*** ЧАЙ ВДВОЁМ ****

(история одного Берлиоза)

Вы слышали когда-нибудь эту тему: "Чай вдвоём"? Нет? А зря. Фишер от неё просто с ума сходит. А вместе с ним сходим с ума и мы - Катя, Настя и я - жалкая кучка дилетантов от музыки. На месте Фишера я бы уже давно разогнал эту ненадёжную компанию снобов и бездельников, но он нас терпит и даже любит. Мы его тоже любим, но я, например, ещё люблю поэзию Бродского, музыку "Quееn", "Аквариума", Шиннейд О'Коннор, хороший коньяк, красивых женщин и американские сигареты "Pall Mall".

И это далеко не всё. Я, конечно, мог бы продолжать, но боюсь, что это будет скучно. Самое главное - Фишер платит нам деньги за то, что пять раз в неделю мы по восемь часов в день сидим в комнате на четвёртом этаже, принадлежащем непонятной совершенно организации, занимающейся благотворительностью, и изображаем из себя джазовых музыкантов. Причём, неплохие деньги. По крайней мере, мне хватает на оплату комнаты в общежитии, коньяк и сигареты. И, естественно, на подарки женщинам. А за это я готов сколько угодно сходить с ума от "Чай вдвоём", тем более, что мне эта тема тоже нравится.

0

- Синкопа! - сказал Фишер с таким видом, как будто только что создал Вселенную.

- Синкопа - это движение, это мысль, это образ. Образ жизни, если хотите.

Катя смешно потёрла нос и чихнула. Настя невозмутимо блеснула очками, я поправил гитару.

Фишер вздохнул.

- С первой цифры, - сказал он.

1

Солнце не жаркое, но греет прилично. Местность вокруг трудно назвать пустыней, поскольку в центре (пусть это будет центр) неё растёт дерево. Не слишком большое, но достаточно раскидистое, чтобы в его тени уместились двое: я и Он. Земля под деревом мягкая, и Он лежит прямо на земле, упругий, поджарый. Лёгкий ветер шевелит подбеленную сединой шевелюру. Губы - тонкие, язвительные - раздвинуты в спокойной улыбке. Молодые подвижные глаза глядят на меня из-под высокого лба понимающе, с хитрецой.

- Уйти ты можешь прямо сейчас, - насмешливо говорит Он. - Но если вернёшься, обратно дверь будет закрыта.

Я сижу обхватив руками колени и ненавижу. Ненавижу Его. За то, что Он прав. За то, что Он не даёт свободы выбора мне и поэтому прав.

- Ну не растраивайся ты так, - говорит Он, закрыв глаза. - У тебя есть один полновесный шанс, чтобы решиться.

Теперь голова Его откинута назад, подбородок смотрит вверх, горло открыто. Сейчас бы всё и решить. Ребром ладони по горлу, как учили в учебке спецназа. Короткий хрип - и всё кончено.

- Брось дурить, - шепчет Он засыпая. - Дверь открыта.

Дёргаюсь, как от удара, вскакиваю и оказываюсь в своей комнате. Подбегаю к двери, открываю её, но там коридор. Сквозь дверь в соседнюю комнату слышатся музыка и смех: у Кати с Настей опять гости.

- Перехитрил, - шепчу я бессильно. - Опять перехитрил.

Захлопываю дверь.

Комната три на четыре. Кровать, стол, настольная лампа, полка для книг. Книги - это всё, что у меня есть. Нет, вру. Ещё у меня есть Она. Она есть и Её нет. Вернее есть, чем нет, но не у меня.

Сигареты и спички в карман, надеть плащ, выскочить за дверь и бегом по лестнице вниз, на улицу, мимо вахтёра на входе, мимо серых от быта и семьи мамаш с детьми у входа, мимо развешенного на детской площадке плохо отстиранного белья к трамвайной остановке.

Остановка, трамвай, пересадка, остановка, мимо, вверх по лестнице, без стука рвануть дверь на себя: комната три на четыре, кровать, стол, настольная лампа, полка для книг, книги - круг замкнулся.

- Здравствуй, - говорит Она.

- Ну вот и здравствуй, - говорю я.

Это Она - высокий лоб, немного курносый нос, узкий овал лица, полные, негритянские губы, спокойные, доверчивые глаза - непонятная, не с первого взгляда различимая красота. К тому же она ничего не смыслит в моде - Она филолог.

Это Она и, как всегда, немножечко не Она. Что-то опять переменилось неуловимо то ли в обстановке комнаты, то ли в ней самой, и я не могу понять что. Суетливо лезу в карман плаща и достаю пачку сигарет. Сигареты не мои - с ментолом.

Я не люблю сигареты с ментолом.

- Спасибо, что не забыл, - говорит Она.

Серьёзно, без кокетства. Это Её новая прихоть - сигареты с ментолом и она по-настоящему благодарна мне за этот подарок.

- Немедленно курить, - приказывает она, но приказывает мягко, без нажима.

Я подчиняюсь. Я люблю ей подчиняться, когда вот так - мягко, без нажима.

Подходим к раскрытому окну, через которое вместе с лучами вечернего солнца вливается стандартный набор уличной возни: грохот трамвая, шуршание автомобильных шин, пронзительные звуки гудков.

Она прикуривает нервно от зажжённой мною спички, прикуриваю и я. Я собираюсь сказать Ей нечто важное и Она об этом знает.

Вдруг Её губы нервно дёргаются; Она всхлипывает и утыкается носом в моё плечо.

- Ну что ты? - нежно шепчу я, аккуратно выбрасывая сигарету в окно. - Ну что ты, солнышко ?

- Я люблю её, - быстро, почти невнятно проговаривает она. - Люблю, понимаешь ? Что делать?

- Ну что ты, - я нежно обхватываю Её, глажу по голове, как ребёнка. - Все мы кого-нибудь...

Тут до меня доходит.

- Вика? - спрашиваю я, немного отстраняя Её от себя, пытаясь заглянуть в глаза Ей.

- Да, да ! - кричит Она, но глаза прячет.

- И давно ?

Она вновь утыкается в моё плечо.

- А она ?

- Не знаю, - Она поднимает заплаканное лицо к моему лицу. - Кажется нет.

- Вы что, спали с ней ?

- Трахались, да?! - голос Её становится жёстким, холодным.

- Да, трахались! Да, я лесбиянка! Да, я...

- Не кричи. - я нежно прикрываю Её рот рукой. - А то об этом станет известно не только мне.

Она трогательно шмыгает носом и сама отстраняется от меня, с надеждой заглядывая в мои глаза.

- Ты останешься сегодня? - словно спрашивает, но приказывает Она. Опять мягко, без нажима.

- Конечно, - говорю я. - Конечно.

2

Пять часов утра. Она наконец засыпает, уставшая, но кажется, удовлетворённая. Я до сих пор не могу понять, когда же Она бывает удовлетворена - когда нет. Я тоже устал, но спать не хочется. Просто закрываю глаза и слушаю, как Она дышит - спокойно и глубоко, как море...

Море.От яркого солнца волны дают блики и рассыпаются на прибрежном песке искристой россыпью. У самой кромки воды сидит Он и смотрит вдаль.

- Это нечестно, - говорю я. - Ты сказал, что я сам должен открыть дверь.

Он оборачивается ко мне - лицо серьёзное, но в глазах прыгают бесенята.

- Считай, что это неофициальное приглашение, ни к чему не обязывающее. Можешь уйти немедленно - этот визит в счёт не идёт.

- Хорошо, - я сажусь на песок рядом с ним. - Зачем я тебе нужен?

- Я приглашаю тебя на охоту, - говорит Он. - Надеюсь, ты ничего не имеешь против охоты?

- Охота? - я недоумённо пожимаю плечами. - На кого?

- О, - смеётся Он. - Это будет великолепная охота. По старинным правилам: верный конь, добрый лук, острый меч.

- Согласен, - я решаю принять условия новой игры. - Но дичь?

- Это секрет, - Он вдруг становится серьёзным. - Но обещаю, что дичь будет под стать охотникам.

- Тогда вперёд, - поднимаюсь с песка. - Я готов.

- Сначала переодеться.

Рядом с ним появляется тюк с одеждой. Он развязывает его и передаёт мне высокие сапоги, кожаные штаны и куртку. Мы быстро переодеваемся.

- Кони ждут, - говорит Он, указывая в сторону от моря. В указанном направлении, не далее чем в ста шагах, бьют копытами двое коней, рослых и крепких. Он первым добегает до своего скакуна и ловко вспрыгивает в седло. К седлу приторочены короткий меч в ножнах и лук с колчаном стрел. Я неумело взгромождаюсь на своего коня, благо тот стоит не шевелясь. Он пришпоривает, и его конь трогается, мой движется

следом. Он громко свистит, и кони пускаются вскачь. Я чувствую, как скачка начинает увлекать меня. Я ору, как оглашенный, потому что это здорово - лететь на крепком скакуне не разбирая дороги.

- Дичь ! - вдруг выкрикивает Он, указывая рукой на что-то впереди.

Я вижу впереди бегущего человека. Это игра. Что ж, я не прочь поиграть!

Я начинаю смеяться, представляя лицо бегущего. Он выхватывает лук и стрелу, но держит их свободно. Я не могу понять, чего боится этот человек. Вдруг человек оборачивается, и я узнаю его. Маленький маэстро. Он был первым мужчиной у

Неё. Только я успеваю это сообразить, как тенькает тетива, и Маленький маэстро падает со стрелою в шее. Я вижу его тело, распластавшееся на земле в предсмертной попытке спрятаться, скрыться от двух наездников, уже принесших ему смерть.

- Дичь!- вновь выкрикивает Он.

Впереди опять показывается бегущий человек.

- Нет! - кричу я, но стрела уже вылетела, и её не остановишь.

Проносясь мимо лежащего человека, я успеваю разглядеть

его лицо: Барон. У него тоже что-то было с Нею.

- Дичь! - снова кричит Он.

Впереди бежит женщина.

- Нет!! - ору я и сваливаюсь с коня.

На мгновение я теряю сознание, а когда туман перед глазами рассеивается, вижу Его лицо, склонившееся надо мной. Лицо Его озабочено. Он снимает с пояса фляжку и подносит к моим губам.

- Выпей, - говорит Он. - Это поможет.

Я бью что есть силы по его лицу и тут же вскакиваю. Он ошарашено смотрит на меня. Я бью ещё раз. Голова Его дёргается, на губах появляется кровь. Теперь с разворота, носком правой ноги в шею. Он падает, хрипит, но я уже вижу, что удар неудачен - кадык остался цел. Я склоняюсь над ним - Он задыхается, но скоро оправится.

- Падаль, - шепчу я с ненавистью и разворачиваюсь, чтобы уходить.

- Погоди, - сипит Он. - Не уходи.

Я делаю шаг от Него.

- Но ты же сам этого хотел! - хрипло кричит Он.

Я сажусь на землю спиной к Нему. Голова трещит, как с сильного похмелья. Он опять прав. Я хотел этого. Сколько раз в мыслях я представлял расправу. Отчего ж теперь-то так погано?

Я встаю и возвращаюсь к Нему. Он лежит с закрытыми глазами.

- Можешь убить меня, - шепчет Он.

- Надо же, - говорю я. - Какой суицид. А самому слабо? Самого себя слабо?

Он открывает глаза и смотрит на меня, как будто видит в первый раз.

- Слабо, - уверенно говорю я и смотрю туда, куда умчались кони.

Вокруг только степь да серебристый ковыль, еле колышущийся на слабым ветру. Ещё замечаю оброненную Им фляжку. Поднимаю, подношу к губам. Делаю первый глоток - коньяк! Именно то, что нужно. Фляжка становится пустой наполовину, когда я наконец отрываюсь от неё. Перевожу дыхание и ору: "Степь да степь круго-о-ом, путь далё-о-ок..."

И снег... Ненужный, невнятный, мечущийся...

3

- Ты кричал во сне, -говорит Она деловито, одеваясь.

- Ты спешишь?- спрашиваю я, в упор глядя на Неё.

- Да. В библиотеку нужно. Яичница на столе.

Подходит, торопливо целует, морщит нос.

- Что-то не так? - интересуюсь я.

- Такое впечатление, что от тебя постоянно разит коньяком, - недоумённо говорит Она. - Ну ладно, я ушла.

И ушла. Я потягиваюсь в постели. Через шторы рвётся луч света и щекочет мне ноги. Понедельник. Выходной. Скука. Пытаюсь заснуть, но быстро понимаю, что это бесполезно.

- А как насчёт встать и позавтракать? - спрашиваю самого себя, внимательно прислушиваясь к собственным внутренностям.

Желудок радостно урчит, явно соглашаясь. Встаю, натягиваю шорты, подхожу к столу. Яичница, гренки, кофе.

- М-да...

Она обычно не готовит мне завтраки. Как-то я попытался её убедить, что завтрак для здорового мужчины - это хорошо. Она согласилась, но когда утром я напомнил Ей об этом, закатила скандал. Больше я старался не нарываться.

Вдруг дверь без стука отворилась, и на пороге возникла Вика. Увидев меня, она слегка опешила, и, клянусь всеми святыми, в её глазах промелькнул страх.

- С добрым утром, коллега, - как можно более вежливо поздоровался я. - Неважно выглядите - плохие сны?

- Привет, - спокойно ответила она. - Сны действительно неважные.

И улыбнулась. Когда она улыбается, то становится похожей на крысу.

Вика по-хозяйски прошла и села на кровать.

- Давно она ушла? - равнодушно спросила К.

- Нет, коллега, недавно, - так же равнодушно ответил я, демонстративно уплетая яичницу.

- А почему "коллега"? Мне кажется, у нас разный род занятий.

- Зато одни и те же женщины.

- А ты пошляк, - удивлённо замечает она.

И тут мысль - и не мысль, а мыслишка даже - встряхивает меня, заставляет сделать приторно-вежливое лицо...

- Может тогда немного коньяку?- спрашиваю я, уже доставая из кармана плаща благоприобретённую фляжку.

- А ты изменился, - не глядя на меня проговорила она.

- Неужели? - скептически поднимая брови, сказал я. - И очевидно, в худшую сторону?

- Не знаю, - очень серьёзно ответила она. - Но раньше ты либо не хамил, либо не предлагал выпить после того, как нахамишь.

- И всё-таки? - я встряхнул фляжкой, изображая нетерпение.

- Только чуть-чуть, - со странной обречённостью согласилась она.

Я знал, что будет дальше. Это уже было сотни раз, по крайней мере, три.

- Коньяк неплох, - сказала она.

- Подожди, я сама, - попросила она.

- Кровать скрипит, - заметила она.

- Удачи, - сказала она и улыбнулась.

- Крыса! - процедил я в закрывшуюся дверь.

Через полчаса пришла Она.

- Ты ещё не вставал? - удивилась Она и тут же сообщила. - В подъезде встретила Викторию. Поболтали немного. Она прелесть, правда?

Господи, мерзко-то как!

- Знаешь что, солнышко, - медленно говорю я. - Я, наверное, пойду. Встаю, одеваюсь, целую в нос.

- Опять коньяк, - морщится Она.

- Ты не права, - говорю я. - Это мужской одеколон.

- Странный одеколон, - Она удивлённо распахивает ясные, доверчивые глаза.

Бежать! Бежать!!! Бегу. По лестнице вниз, мимо, мимо, мимо, мимо, к трамвайной остановке. Трамвай тащится, как черепаха. Все вокруг придавлены понедельником и склоками. А ещё мутным серым небом. Небом начинающейся весны, несущим обострение гайморита и тяжкое постзимнее похмелье.

"Плохо ли вам, люди? Плохо ли вам так, как мне?" - вот что хотел сказать Белинский, а вместо этого написал о любви к театру. Он имел на это право.

4

- Со второй цифры. - приказал Фишер, и это могло означать только одно: играем со второй цифры.

Если бы это сказала Катя, то это могло бы означать, что пьём с дозы номер два. Но это сказал Фишер. Поэтому ничего не делаю целых шесть тактов. Потом соло. Чувствую, что не укладываюсь в темп. Играно-переиграно сотни раз, но сегодня не могу.

- Сделай гитару тише, - строго говорит Фишер.

С удовольствием убираю гитару почти на ноль.

- Со второй цифры.

5

- Со второй цифры! - кричит Катя.

Наливаем. Настя поправляет очки и не морщась выпивает. Катя просто вливает в рот. Барон делает "Ха!" и глотает. Философ трясёт бородой: уже выпил. Я люблю этот момент, когда все уже выпили, а я ещё нет.

- Тару держишь! - укоряет Барон.

Пью. Фаворит этого сезона - спирт "Royal".

- Хорошо сидим, братцы! - восклицает Философ.

Катя делает лицо всё повидавшей женщины. Настя поправляет очки.

- Между первой и второй, - потирает руки Барон.

Наливаем. Пьём почти одновременно.

- Хорошо сидим, братцы!

Всё повидавшее лицо. Поправленные очки.

- Между третьей и второй!..

Наливаем, пьём. Сейчас либо песни петь, либо танцевать.

- Бутылка пуста, - сообщает Философ.

- Даёшь вторую! - требует Барон.

- Играем в "бутылочку", - категорично заявляет Философ.

- И вторую, - соглашается Барон.

Незаметно исчезаю из комнаты. Почему-то не хочется ни второй, ни "бутылочки". Врываюсь к себе. Теперь "Quееn", ночник, Бродский, чистые простыни.

"Нынче ветрено и волны с перехлёстом скоро осень всё изменится в округе смена красок этих трогательней Постум чем наряда перемена у подруги дева тешит до известного предела дальше локтя не пойдёшь или колена сколь же радостней прекрасное вне тела ни объятье невозможно ни..."

В дверь постучали.

"Синкопа!" - подумалось.

- Войдите, - хрипло отозвался я, сделав сонные глаза.

Дверь открылась, на пороге возникла растрёпанная Катя с бутылкой и стаканом.

- Если ты со мной не выпьешь - будешь козлом! - уведомила она меня, присаживаясь на кровать.

Водка из бутылки перекочевала в стакан без привычного "буль-буль".

"Значит на дне. Чуть-чуть," - облегчённо подумал я.

- За любовь? - насмешливо спросил я, принимая стакан.

- За Неё, - с пьяной многозначительностью ответила Катя.

Ответ был хорош, и я улыбнулся.

- Пей, - нетерпеливо подтолкнула Катя.

Я выпил всё одним глотком и шумно втянул носом воздух.

- Вот так, - засмеялась Катя. - Так её, без закуси.

"Ведь что-то ты, голуба, ещё приготовила похлеще водки,"- насторожился я. Катя погрозила мне пальцем, будто догадавшись, о чём я думаю, и с лёгкостью факира выудила из нагрудного кармана рубашки вчетверо сложенный тетрадный листок.

- Новое творение? - осведомился я.

- О, да! - загадочно воскликнула она. - Внимание! Исторические строки: "Здравствуй! Катя, Катюша, Катенька! Сама судьба..." Впрочем, читай сам, я, кажется, пьяна.

- Послание очередного поклонника? - попытался пошутить я, но глаза уже бежали по строкам, написанным столь знакомой рукой.

"...Сама судьба столкнула нас на этом пути, сама судьба. Я знаю о тебе всё, даже то, о чём другие не догадываются. И я люблю тебя, слышишь, люблю такую, какая ты есть..."

Я оторвался от письма и взглянул на Катю. Она расслабленно лежала поперёк кровати, выражая полное безразличие, но глаза из-под прикрытых век настороженно наблюдали за мной.

- Настя спит? - как бы невзначай поинтересовался я.

- Давно, - Катя невольно скривила губы.

- Тогда закрой дверь, а в кармане плаща есть коньяк, - я вновь углубился в чтение.

"Ты понимаешь о чём я говорю, Катенька. Ведь ты не такая, как все. Клянусь, я не хочу мешать вашим взаимоотношениям с Настей, но дай мне хоть надежду..."

Я отложил письмо и улыбнулся.

- Уже прочёл? - удивилась Катя, доставая из тумбочки коньячные рюмки и разливая коньяк.

Катя нагнулась, подавая мне рюмку, и в вырезе рубашки мелькнули нестеснённые лифчиком крепкие маленькие груди.

- Прочёл вполне достаточно, - равнодушно сказал я. - Полнейший плагиат. Это я уже читал, кажется, у Цветаевой.

- Даже так, - рассмеялась Катя, но смех её был нервным, стеснённым.

- Так значит, за любовь, - я приподнял рюмку.

- За любовь, - прошептала Катя, поднося свою рюмку к губам.

Я отобрал у неё рюмку и вместе со своей поставил на тумбочку. Я чувствовал, как что-то закипает во мне, отнюдь не сладостное, не похотливое, но то ли досада, то ли злость, то ли боль потери, не знаю. Я схватил Катину рубашку на груди и рванул. Послышался звук падающих пуговиц, в её глазах на мгновенье промелькнул страх, но моя рука уже гладила её грудь, а вторая расстёгивала молнию на джинсах. Катя прерывисто вздохнула и откинулась, но я успел обхватить её за плечи и притянуть к себе...

6

Это было уже утром. Я чувствовал себя хреновейше от количества выпитого коньяка. А ещё от того, что всю ночь выдавливал из себя порывы страсти. "Вот она - импотенция!" - шевельнулась злорадная мысль. В дверь постучали.

- Кто там? - неохотно отозвался я.

- Катя у тебя? - послышался Настин голос.

Я растолкал Катю, и она спросонья полезла целоваться.

- Но-но, - я придержал её за плечи. - За тобой пришли.

Катя моментально проснулась.

- Настя, я сейчас, - торопливо заговорила она, выскакивая из постели, одеваясь.

Я дотянулся до сигарет и закурил. Катя натянула джинсы на голое тело и попыталась застегнуть пуговицы на рубашке, но их осталось только две.

- Эх ты, ухажёр, - обиженно проговорила она.

- Возьми в шкафу любую, - спокойно ответил я, с чувством глубокого удовлетворения наблюдая за её сборами.

Катя открыла шкаф и схватила первую попавшуюся рубашку.

- Катя, - вновь донёсся Настин голос, близкий к истерике.

Катя наконец справилась с одеждой и рванулась к двери, но вдруг остановилась, словно забыла что-то и повернулась ко мне.

- Ну? - спросил я.

- Спасибо тебе, - выдохнула она разом, как будто давно готовила эту фразу. Я был обескуражен, но попытался не выдать удивления.

- Я никогда не думала, что мужчина сможет вот так, без траха, только чувствами...

И тут меня прорвало: я хохотал, как сумашедший, ржал, как полковая лошадь. Дверь хлопнула - на один миг я увидел Настины очки. И перестал смеяться.

7

Я знаю о нём достаточно для того, что бы не ошибиться - это он. Он моложе меня на три года. Умён. Элегантен. Красноречив. Умён, но без зауми. Элегантен, но не модник. Красноречив, но не краснобай. Тонкие черты лица, но губы излишне женственны, податливы. Я даже поймал себя на мысли, что с ним было бы приятно целоваться...

- Я таким Вас себе и представлял, - Маленький маэстро непринуждённо сел на кровать, положив ногу на ногу. - Этаким цивилизованным дикарём. Силён, напорист, неустрашим. Служили в армии?

- А ты? - дружелюбно до приторности парировал я.

Я заметил как его покоробило моё "ты". Он немного напрягся - сцепил руки на коленях. Ничего. Пусть не расслабляется.

Я и в морду могу въехать, если что. Сопляк...

- А ведь Вы и в морду можете... - удовлетворённо заметил Он.

- Не заржавеет.

- Послушайте, - он замолчал на секунду, словно не мог подобрать формулу следующего вопроса и вдруг... - А убить?

Убить человека можете?

- Ты хочешь знать: могу ли я убить человека? - медленно проговорил я и щелчком скинул с его плеча вооброжаемую пушинку.

- Теоретически... - он отшатнулся от моей руки.

- Болтать можно сколько угодно. Всё познаётся в деле, - ласково прошептал я приблизив к его лицу своё лицо. Настолько близко, что наши губы почти cоприкоснулись. Его язык с усилием разжал побелевшие губы; скользнул по верхней и тут же нырнул обратно, оставив яркий, влажный след. Я взглянул в его глаза. Я ждал чего угодно: ужас, паника, мольба о пощаде... Но в его глазах пульсировало ожидание. Страх и ожидание. Не тот страх, который я желал бы увидеть, но страх непонимания.

- А может тебя трахнуть? - так же ласково прошептал я.

И отодвинулся. Ровно на сантиметр. Что бы лучше видеть

его глаза.

- Зачем вы... - он отвернулся. - Так?

Я достал из тумбочки рюмки.

- Я не буду пить. - предупредил он.

Я тут же спрятал одну рюмку обратно. Подумал и спрятал вторую.

- Что тебе нужно? - всё таки я стал хозяином положения, значит можно быть слегка помягче. - Зачем ты пришёл?

Он пожал плечами.

- Не знаю.

- И всё таки?

- Хотелось познакомиться.

- И как?

- Я вполне удовлетворён.

- Уже? - ухмыльнулся я.

- Пошленький вопрос. - Он встал с кровати и одёрнул полы пиджака. - Мне пора.

- А чего ты ожидал от дикаря?

- Чего угодно, но не пошлостей.

- Даже так? - его ответ поставил меня в тупик. - Чего угодно - это чего?

- Ну... - Он нахмурился. - Я всё таки был...

- Её первым мужчиной?

- Да. - Резко.

Навязчиво резко ответил он.

Вот значит, что тебя волнует! Пришёл взять реванш. Месть за женщину. Красавчик ты мой... женственный.

- Теперь понятно, откуда у неё лесбийские наклонности. Когда первый твой мужчина - женщина, поневоле...

Он как-то по-женски неумело влепил мне пощёчину. Я мог бы отклониться; мог перехватить его руку и вывернуть до хруста в суставах. Но я лишь неодобрительно покачал головой и участливо спросил:

- Руку не отшиб?

Он выпрямился. Бледный, стройный с раздувшимися ноздрями.

Сейчас он был красив.

- И всё таки вы мне нравитесь. - произнёс он, словно подписывая себе смертный приговор. - Прощайте.

И вышел.

8

Репетиция закончилась быстро. Фишер был не в духе: наорал на меня и на Настю.

Настя не замечала меня в упор, Катя была подавленной и молчаливой. После репетиции Настя с Катей быстро собрались уходить, но свёрток с трусиками, рубашкой и письмом я передать успел. Настя проследила глазами свёрток и ничего не спросила.

В студии мы остались одни. Фишер сидел на стуле посреди комнаты. Странная обречённость чувствовалась в его расслабленных руках, в безвольно опущенной голове.

"А ведь плохо мужику-то," - шевельнулась ленивая мысль.

- Слышь, Фишер, - я поставил стул перед ним и сел. - Хочешь коньяку?

- Коньяку-у, - устало протянул Фишер и откинулся на спинку стула.

- Ну да, - я ободряюще подмигнул.

- Так вот на что уходит твоя зарплата, - обвиняюще взглянул на меня Фишер.

- Ошибаешься, - улыбнулся я. - Коньячок абсолютно дармовой. К тому же, отличного качества.

- Ого, - удивился Фишер. - Ну, тогда давай.

Я встал со стула, подошёл к вешалке, достал из кармана плаща фляжку и передал её Фишеру. С видом знатока Фишер встряхнул её и поморщился: меньше половины. Вдруг он запрокинул голову и поднёс фляжку ко рту. Тёмная, пахучая жидкость свободно потекла из фляжки в рот. Сделав несколько больших глотков, Фишер резко опустил фляжку и шумно втянул носом воздух.

- М-да, - на выдохе сказал он. - Коньяк ничего себе. А фляжку я явно недооценил.

Я скромно налил в пробочку и медленно, со смаком выпил. Коньяк действительно был восхитителен. Почему то раньше я этого не замечал, просто знал, что он хорош. Да собственно, мало ли чего я раньше не замечал. Я и с Фишером раньше не пил. Предлагать предлагал, да он отказывался. Всегда.

- Слушай, Фишер, - я причмокнул губами (ну очень хорош коньяк). - А у тебя женщина есть?

- Зачем?

- Ну, - я опешил. - В театр ходить, на концерты, да и вообще...

- То есть?

- Что? - я окончательно был сбит с толку.

- Что вообще?

С Фишером обычно трудно общаться, но я не думал, что до такой степени.

- Ну, любить, подарки дарить...

- Спать с ней, - продолжил сам Фишер.

- Почему бы и нет?

- Ерунда всё это. Проходящее.

- Ого! - такого я от Фишера не ожидал. - А как же Ромео и Джульета?

- Балбес он был, твой Ромео. Если б не Шекспир, никто бы и не помнил: как его на самом деле звали. А вот Шекспир - это по большому счёту.

- Не в Шекспиры ли ты метишь, а, Фишер? Но он то знал толк в женщинах.

- Ладно, успокойся. Есть у меня женщина, есть. И в театр я с ней хожу, и на концерты, и вообще. Дело не в этом.

- А в чём ?

- Всё, расходимся. Завтра к девяти, не опаздывай.

- Так в чём дело-то, Фишер?

Фишер снисходительно посмотрел на меня и улыбнулся.

- Имеющий уши, - отчётливо произнёс он. - Имей и душу.

9

Я всегда заранее чувствовал Её приход. За час или два до стука в дверь сердце вдруг дёргалось и срывалось куда-то вниз, в омут, и рвалось, рвалось, пытаясь вынырнуть. Первым моим побуждением было: бежать. Я шагнул к двери, схватив плащ. Дверь захлопнулась за мной.

- Бежишь?

Он был спокоен, солнце жарило. Ни ветерка. Дерево казалось нарисованным, если бы не тень, в которой лежал Он, расслабленный, невозмутимый.

- Ты опять решил меня пригласить? - напряженно сказал я, медленно подходя к нему.

- Я думал - я тебе нужен, - проговорил Он улыбнувшись.

- Извини.

И щелкнул пальцами. И опять комната. Моя комната. И плащ на вешалке. И сердце, падающее вниз... Шаг к двери, плащ, дверь, солнце, дерево, тень, Он.

- Извини, - улыбается Он и щёлкает пальцами.

Комната. Плащ на вешалке. Шаг к двери, плащ, дверь, солнце, дерево, Он.

- Скажите пожалуйста!- смеётся Он и щёлкает пальцами.

Комната, плащ на вешалке, шаг к двери, плащ, дверь...

- Ты уходишь? - на пороге стоит Она.

Видимо на улице был дождь - от неё пахнет свежестью и мокрыми листьями.

- Да нет, - сконфуженно говорю я и впускаю Её в комнату.

- Тебя не было пять дней, что-нибудь случилось? - Она смотрит на меня, как на напроказившего школяра.

"Боже, какая неподдельная тревога" - язвительно подумал я.

- Знаешь, голубушка, после смерти на похороны дают три дня, а через пять ты могла бы посетить мою, уже не совсем свежую могилу.

- Я что, не вовремя? - попыталась обидеться Она.

- Да брось, - я скинул плащ на пол и сел на кровать. - Это я мог бы придти не вовремя.

- Что за ерунду ты говоришь, - Она всерьёз надула губы.

- Ну-ну, солнышко, не обижайся, а то ведь зайдёшь к тебе - а у тебя Вика или...

- Или?.. - вздёрнула подбородок Она.

Я встал в позу и продекламировал: " Катя, Катюша, Катенька! Сама судьба свела нас на этом пути, сама судьба..."

- Слог-то какой, а! - я расхохотался. - Дальше продолжать?

- Ничтожество! - прошептала Она.

Губы Её побелели, глаза метали молнии.

- Ты вскрыл письмо! Ты прочел! Ты...

- Трудно не прочесть то, что тебе суют под нос с издёвкой.

Мне-то, собственно, наплевать... Но, знаешь ли, не люблю выглядеть дураком не по собственной вине.

- Это Катя... - прошептала она и попыталась упасть в обморок, но я даже пальцем не пошевелил и обморок был отменён.

- Знаешь что, любовь моя, - нарочно растягивая слова, проговорил я. - Почему бы тебе не пойти куда нибудь? Например в гости к Кате.

- Подожди, - торопливо заговорила она. - Я объясню...

Е ЁР А С С К А З

"Жила на свете девочка и звали её К. Девочка эта в шестнадцать лет подверглась насилию со стороны мужчины и больше не знала мужчин (я понял - не спала). А в семнадцать эта девочка познакомилась со взрослой женщиной и они полюбили друг

друга (я понял - трахались). Но девочка К. очень переживала и через год уехала в другой город. Там она познакомилась с девочкой которую звали В. и В. полюбила К. Но К. не любила В., и всё таки спала с нею (всё таки трахались). Потом К. сказала В.: "Уходи". В. очень переживала но встретилась с другой девочкой, которую звали Н. Они долго дружили (не понял) и Н. полюбила В. И В. тоже полюбила Н. Они были вместе (вот теперь понял!) долго и В. рассказала Н. о своей любви к К. Н. была потрясена вероломностью К. и решила отомстить за В.: влюбить в себя К. (понял) и жестоко бросить..."

К концу рассказа я понял, что тупею от всех этих девочек и их люблю - не люблю.

- Так, подожди, - я поднял с пола плащ, вынул фляжку из кармана и, как Фишер недавно, хлебнул с горла. После доброй порции коньяка мысли мои приобрели некоторую направленность.

- Кто же и кого любит-то? - спросил я обречённо.

- Я люблю тебя. - сказала Она, как нечто само собой разумеющееся.

10

Он лежал в своей излюбленной позе: на спине, руки под головой, глаза закрыты нога на ноге.

- Мне нужен твой совет, - сказал я, садясь рядом и обхватывая колени руками.

- Ну? - равнодушно спросил Он, не меняя позы.

- Мне нужен твой совет, - повторил я.

- Верю, - сказал Он, меняя ноги местами.

- Чёрт возьми! Мне нужен твой совет! - заорал я, вскакивая.

Он приоткрыл один глаз и посмотрел на меня, словно оценщик на лошадь.

- Тебе нужен мой совет, - переспросил Он. - Я правильно понял?

- Да!

- Тогда не ори на меня, - проговорил Он и снова закрыл глаза.

Я бы убил его, но мне нужен был Его совет. Я развернулся и пошёл. Пошёл куда глаза глядят. Минут десять я шёл по пустыне и вдали показалось дерево. И под деревом лежал Он.

- Мне нужен твой совет, - опять садясь с ним рядом, тихо сказал я. - Пожалуйста, ответь мне.

- Я внимательно тебя слушаю, - Он перевернулся на бок, положив голову на локоть.

И вдруг я понял, что мне нечего Ему рассказать. Ну действительно, не говорить же с Ним о девчках и их любовях.

- Ну? - в его голосе появились нотки нетерпения.

- Я уезжаю. - выдавил я из себя. И вдруг понял - я нашёл выход!

Это же так просто - уехать! Плюнуть на всё, собрать манатки и на поезд. А там хоть трава не расти. Другой город, другие люди, другая работа...

- Другая женщина, - продолжил Он. - Другие проблемы. Почему бы нет?

- Но...

- В бабах ребятёночек наш запутался. Себя жалеть начал.

- Меня никто не жалел.

- А ты-то сам кого нибудь пожалел?

- Я...

- Ну, давай. Вспомни. Напрягись. Хочешь, помогу?

- ...

- По глазам вижу - хочешь. Хочешь, что б я назвал имя человека, однажды обласканного тобой. И такой человек, как ни странно, есть. Фишер. Ему очень плохо было, а ты ему коньячку дармового от щедрот своих...

- Заткнись!

- Ух, как мы злимся. Ух, как мы правды-то не любим. Как мы себе врать-то привыкли, даже в мелочах врать. Ты же извратил всё, что в тебе ценного было: Любовь, Честь, Достоинство. Если тебе говорят о Любви, то ты подозреваешь только постель; о Чести - стоимость в рублях...

- Никогда!..

Теперь мы оба стояли на ногах - лицом к лицу.

- Врёшь. О Достоинстве - ну разве что о своих мужских достоинствах - и эту могу, и эту могу...

Я ударил его. Так бить меня никто не учил. Он сразу упал, после первого удара, но я продолжал бить его ногами - в лицо, в живот, в пах. Я остановился только тогда, когда понял, что Он уже не корчится под ударами. Я склонился к Его лицу - оно было страшным, почти не живым. Он дышал ещё - сипло, захлебываясь.

- Скучно-то как. - прошептал Он.

- Что? Повтори! - я схватил Его за рубашку на груди и одним рывком поставил на ноги. Попытался поставить, но Он повис на моих руках, словно мешок.

- Дверь открыта, - просипел Он и улыбнулся разбитыми в кровь губами.

11

"Энск - пятьдесят четвёртый срочный - третья кабина." Я вошёл в указанную кабину, снял трубку и придавил её к уху.

"Говорите."

- Мама! - закричал я, - МАМА!!!

- Алло. Вы слышите меня? Голос в трубке был мне совершенно не знаком.

- Мама?- спросил я.

- С вами разговаривает юрист из нотариальной конторы. Я вынужден сообщить вам очень неприятную новость - ваша мама скончалась две недели назад. По завещанию вы единственный наследник.

- Мама...

- Общая сумма наследства около двух миллиардов рублей. Вам необходимо приехать и принять управление наследством. Либо вы можете передать управление и решение вопросов по наследству нашей нотариальной конторе. Через три дня мы сможем предоставить вам полный отчёт по наследству, через пять вы сможете полностью распоряжаться наследством.

- Мама...

12

Философ торопливо разливал водку по стаканам. Барон, вальяжно развалившись, вещал:

- Главное в жизни - знать, чего хочешь от этой самой жизни. Вот Философ, например, знает.

- Ни фига я не знаю, - мрачно ответил Философ, раздавая стаканы.

- А водка?

- А это уже провокация.

- Хочет! - подвёл резюме Барон. - И я хочу водки. И все хотят водки. Разница только в том, что у одних есть водка, а у других нет. Ещё можно хотеть женщин и денег.

- И всё? - Философ презрительно глянул на Барона.

- Всё.

- Фуфло ты, бля.

- Зато себе не вру, как другие. Я честно спрашиваю хочешь? Если хочешь - на. Если нет - на нет и дела нет, никаких соплей.

- Я и говорю: фуфло.

- А сам-то? - обиделся Барон.

- Да и я фуфло. - глядя в пол признался Философ.

- За это и выпьем! - приободрился Барон.

Чокнулись. Выпили.

- Между первой и второй, - потёр руками Барон.

- Хорошо сидим. - тоскливо заметил Философ.

Налили. Чокнулись. Выпили.

- Ещё бы пару женщин, - мечтательно проговорил Философ. - Для кумпании.

- А я, мужики, уезжаю, - наконец и я нашёл о чём поговорить.

- Ого, - удивился Философ. - Далёко?

- В Париж. Хочу в Париж.

- Ну да? - Барон пьяно улыбнулся. - Точно что ли?

- Факт.

- Езжай в Гагры, - Барон стал серьёзным и навязчивым. - Точно говорю. Там теплынь. Девки круглый год в купальниках, а то и вообще... А ещё там миндаль. Видел как миндаль цветёт? Запах - обалдеть!

- Постой. - Философ тряхнул бородой и с трудом навёл глаза на меня. - А как же Фишер? Музыка?

- На такую лафу, - небрежно проговорил я. - Фишер десяток музыкантов найдёт. А мне надоело.

- Значит решил? Философ вдруг показался мне неожиданно трезвым.

- Решил.

- Ну тогда не оглядывайся. Назад не оглядывайся. При вперёд и всё будет чики. Главное вперёд. До следующей станции. И по кругу, по кругу: на манеже наездники, пыль из под копыт - аллюр три креста. Красота! Сила! Грация!

- Иго-го, - Барон изобразил лошадь.

13

Перрон ворочался людским месивом, поворачиваясь то сидящими на тюках китайцами, то скучающим нарядом милиции, то деловитой кожанной спиной мелкого мафиозо из вокзальных.

"Поезд номер сто сорок до станции Москва отправляется с первого пути." - гундосо объявил селектор.

- Всё. - выдохнул я и отвернулся от окна.

- А вас никто не провожает?

Прямая чёлка из под берета, простенькое пальтецо, явно не новое, распахнутые настежь глаза, немыслимо синие глаза.

- Никто.

- Странно.

- Почему?

- Вы красивый.

- Ну, это не повод.

- А я вас знаю.

- Это тоже не повод.

- Вы играли на гитаре на вечеринке у Н. Вы ещё показались

мне таким странным. У вас было лицо...

Стоп. Там, за окном. Ну же, повернись, ну.

- Ой, а вы говорили: никто.

Вагонное окно медленно проплывало мимо Него. Глаза Его глядели на меня насмешливо, вызывающе. Ладонь правой руки, поднятая до уровня глаз, медленно сжималась и разжималась. Губы шевелились - Он что-то говорил мне.

- Сука! - прошипел я и сорвался с места.

Оттолкнув проводницу на входе я спрыгнул на перрон и не удержавшись на ногах свалился по