- Да ты что! Это только мы могли додуматься запереть учителя в туалете во время перемены, чтобы сорвать контрольную, - смеется мой знакомый педагог. - Нынешним, хоть всему классу "колы" выставь и еще обтеши на головах, - бесполезно. Хоть казни, насадив на них. Мы были любимыми оболтусами, а эти хуже предателей – равнодушные.

В четверти мне светила конкретная "пара" по литературе. А это было чревато последствиями. Мне не покупали обещанный долгожданный мопед. Нет, книги я читал запоем, но это были не программные - "Катерина - луч света в темном царстве", ни горьковский козел Лука "На дне" и не бессмертные образы революционных героев. Я читал то, что и положено 12-летнему мальчишке - фантастику и приключения. Меня и сейчас не переубедить, что становление характера любого пацана надо осуществлять на примерах "замученных героев". Все серьезное читается позже, когда кончается детство.

Вот так я сидел и грустно размышлял: "Что делать?" И додумался. Мама моя была человеком начитанным (работала библиотекарем), и я пристал к ней, чтобы она мне своим языком пересказала шекспировского "Гамлета". Сам я не мог осилить двух страниц, теряя суть повествования из-за витиеватого слога этого драматурга.

Мне, 12-летнему, он был, как учения Карла Маркса для взрослых - сплошная муть.

По моей просьбе ничего не понимающая мама прочла знаменитый монолог "Быть или не быть?.." и я его, как попугай, вызубрил. На последнем уроке по литературе все, желающие изменить в глазах учителя мнение о себе, читали свои "любимые" стихи. Наша Елизавета Афанасьевна, зная своих оболтусов как облупленных, только благосклонно кивала головой и не собиралась ничего менять в классном журнале.

Я подговорил класс, и когда она, не обратив внимания на мою поднятую руку, хотела спросить кого-то другого, все дружно запротестовали.

- Ну, Айвенго недорезанный, до стихов соизволили снизойти? - усмехнулась она.

Я, не обратив внимание на ее замечание и встав в позу, громко произнес:

- Уильям Шекспир. Монолог Гамлета из одноименной трагедии. Класс восхищенно наблюлал, как я завывал и махал руками, читая бессмертный монолог.

Честно говоря, он был тогда для меня сплошной абракадаброй. Елизавета Афанасьевна со стула не упала только потому, что он стоял у стенки. На перемене она потащила меня за собой.

"Ну что за жизнь? - обреченно думал я. - Опять не угодил! Опять к директору?!"

Меня заставили читать по новой. Преподаватели в учительской аж захлебывались от хохота. В нашей домашней библиотеке мне намозолила глаза книга с интригующим названием "Американская трагедия". И когда я на их вопрос ответил, что перечитываю Теодора Драйзера, они вытаращили на меня глаза.

...Все лето я катался на мопеде и мучился, читая этот роман. Что самое интересное - в десятом классе я уже почти всего Шекспира знал наизусть и спорил с Елизаветой Афанасьевной, что американцев, как и всю зарубежную литературу, надо читать в оригинале.

В тридцать лет я опять впал в детство, набирая в библиотеке полную сумку фантастики и приключений.

Я катался по стране, и эти книги вдохновляли меня на дорогу.